Владимир Тендряков. «Свидание с Нефертити»

Многие советские писатели сегодня преданы забвению. Беда в том, что вместе с безликими конъюнктурщиками пески времени заносят и выдающихся авторов, ставивших важнейшие вопросы и стремящихся справиться с вызовами своего времени — таким был Владимир Тендряков. В романе «Свидание с Нефертити» он говорит о моральной ответственности художника перед обществом.

Российская культура на протяжении ХХ века проходила через ряд крутых виражей и сотрясалась от радикальных событий. Каждый период порождал и свои трагедии, и свои достижения. Но некоторые фигуры, будучи весьма самобытными, затерялись в пыли времен, потому как сама их эпоха стала восприниматься в значительной степени тенденциозно. Мы уже затрагивали эту проблему в случае с Леонидом Леоновым, которого сегодня мало кто знает и уж тем более читает. Но в данной статье речь пойдет о еще менее известном литераторе советского периода. Это Владимир Тендряков. Поговорим о его яркой биографии и романе «Свидание с Нефертити».

Владимир Тендряков — совесть ранней Оттепели

Известно, что литература сталинского времени в середине 1930-х годов (в частности, после первого съезда Союза советских писателей) взяла уверенный курс на так называемый социалистический реализм. С одной стороны он положил конец дискуссии групп и течений, разразившейся десятилетием ранее, с другой стороны — выдвинул на первый план произведения производственной или историко-революционной тематики. В своем экстремальном виде соцреализм развился до пресловутой формулы «конфликт хорошего с лучшим». Такой подход  в значительной степени блокировал появление более неоднозначной литературы, стремившейся критически осмыслить советскую действительность. Эти ограничения постепенно исчезли после смерти Иосифа Сталина в 1953-м году. Но уже и до этого творческие кадры будущей Оттепели зрели в недрах общества СССР.

Владимир Тендряков родился в деревне Макаровская Вологодской губернии в конце 1923-го года в семье народного судьи (впоследствии прокурора) и домохозяйки. В детстве Тендряков очень увлекался рисованием и много времени проводил на сельских просторах, пытаясь выписывать пейзажи дешевыми акварельными красками — это потом нашло свое отражение в писательском творчестве и, в частности, в романе «Свидание с Нефертити».

К увлечению литературой мальчика подтолкнул сельский учитель Аркадий Филев (впоследствии также работавший редактором и писателем). Однако выбор жизненного пути для молодого человека был отсрочен по уважительной и трагической причине — 22-го июня 1941-го года началась Великая Отечественная война, и Владимир Федорович Тендряков оказался на фронте.

Служил радистом, был в Сталинграде, а под Харьковом получил ранение, сделавшее его инвалидом третьей группы. Война никогда не занимала в творчестве Тендрякова серьезного значения. Да, нередко его герои — бывшие фронтовики, кое-где встречаются даже целые главы о военном быте, однако пристального внимания этой реальности автор не уделяет. Говорят, Владимир Тендряков считал, что война представляет собой настолько иррациональное состояние для человека, что ему там приходится решать совершенно нетипичные жизненные задачи, в то время как его всегда интересовало поведение личности именно в нормальных условиях.

После демобилизации по инвалидности, в 1944-м году Тендряков некоторое время работал сельским учителем в поселке Подосиновец Кировской области (опыт педагогической деятельности в школе нашел подробное воплощение в романе «За бегущим днем», вызвавшем заметные дискуссии). Но уже в середине 1945-го он оставляет эту работу, чтобы попытать свои силы в давней детской страсти — в рисовании. Владимир Федорович поступает во ВГИК (Всесоюзный государственный институт кинематографии) на специальность художника. Однако, по видимому, в этой среде Тендряков не прижился, а потому через год переводится в Литературный институт имени Горького, где обучался на семинаре у Константина Паустовского и достиг там больших успехов.

Первые литературные произведения Тендрякова, разумеется, публиковались еще во времена господства соцреализма, дебютная повесть «Падение Ивана Чупрова» уходит в печать в 1953-м году. И, как мы знаем, в этом же году закончил свой жизненный путь Иосиф Сталин, руководивший советским государством с конца 1920-х. После этого важнейшего события довольно стремительно стали пересматриваться и подходы к культурной политике. А после ХХ съезда КПСС в 1956-м году, на котором состоялось развенчание культа личности Сталина, начался радикальный перелом в идеологической и культурной жизни страны. Именно в этот период и по-настоящему раскрывается художественный потенциал Владимира Тендрякова.

Теперь становится возможным выразить на бумаге те переживания и сомнения, которые составляют стержень Тендрякова-писателя. Как человеку остаться человечным? Всегда ли благородный поступок несет всем безусловное благо? Может ли хорошее дело вершиться руками не самого приятного человека? Какова ответственность художника перед обществом и самим собой?

Попытки разрешить эти проблемы возникают в таких произведениях Тендрякова как «Тугой узел», «Ухабы», «Суд» и другие. Главная особенность писателя в том, что он не дает однозначных ответов. Каждый поступок героев, даже если внешне он выглядит однозначно позитивным и честным, обязательно несет за собой и некую горечь, которая не позволяет полноценно насладиться «правильным» выбором. Владимир Тендряков рисует такую советскую реальность, в которой нет правых и виноватых, но где также человек на каждом отрезке своей жизни сталкивается с тяжелейшими вызовами совести.

Тем не менее, нельзя причислить этого писателя к диссидентам, и уж тем более к антисоветчикам. Если внимательно прочесть любое из произведений, которые написал Владимир Тендряков, нам станет очевидно, что автор остается советским человеком, с коллективистскими, социалистическими взглядами. Но ищет пути выхода из тех тупиков, куда общество СССР успело зайти к тому моменту, когда Тендряков достиг творческой зрелости.

Возможно поэтому он не вписался в течения поздней Оттепели и последующего времени. Любопытна по этому поводу позиция Дмитрия Быкова

«Тендряков — слишком консервативный для горожан, слишком серьезно относящийся к работе, ставящий вечные вопросы, сколь бы наивным это ни казалось — в рядах почвенников был еще более чужероден. Он был человеком из пятидесятых, когда все еще были вместе, когда была надежда, когда антисталинизм не был скомпрометирован хрущевскими несуразицами; в пятидесятых каждая новая его вещь становилась сенсацией, а в шестидесятые он перестал совпадать с эпохой»

И именно в эти кризисные 60-е годы он пишет «Свидание с Нефертити».

«Свидание с Нефертити» или ради чего живет художник

Владимир Тендряков в творчестве часто прибегал к автобиографическим мотивам. Иногда даже напрямую облекал эпизоды собственной жизни в литературную форму. Но всегда старался искать возможность оттолкнуться от этого реального опыта, чтобы рассказать вымышленную историю. Так, «Свидание с Нефертити» одновременно многое говорит о детстве Тендрякова, службе в рядах Красной армии и об учебе в творческом вузе, но, взяв эти события за фундамент, сообщает читателю куда более глубокий сюжет, уже не соотносящийся с непосредственной биографией автора.

Деревенский парнишка Федор Материн только-только закончил школу и на поезде отправляется в Москву, чтобы посмотреть столицу и продолжить жизненный путь. Ведь здесь есть Третьяковская галерея и Художественный институт! А Федя хочет связать судьбу с искусством живописи, и на мысль эту его натолкнул сельский учитель Савва Ильич Кочнев, сам на досуге балующийся скромными акварельками.

В этом институте мальчик впервые видит гипсовую учебную копию бюста Нефертити, жены древнеегипетского фараона Аменхотепа IV. Грубая, не слишком удачная студенческая работа так поражает душу Федора, что он не может отвести от нее глаз. Это своего рода знак, что он оказался там, где должен был. Но у фатума свои планы. Ведь Федор приехал в Москву жарким летним днем, 22-го июня 1941-го года.

Поэтому вместо высшего образования и сближения с великим искусством, Материн отправляется на фронт, где его ждут далекие от творчества и вообще какого-либо духовного благополучия будни — нужно защищать свою Родину. И хотя служит он радистом, но в боях принимает такое же важное и опасное участие. В этой части романа Владимир Тендряков дает очень большое количество ценных и довольно противоречивых наблюдений:

На площади, у колодца, обнесенного бутовым камней, толпились пленные — мятые суконные мундиры нараспашку, маскировочные в лягушачьих разводах костюмы, пыльные заросшие лица. Возле них, рослых, звероподобных на вид, — мальчишка с автоматом, круглая конопатая рожа, поблескивающая медаль «За отвагу» на затертой гимнастерке.
— Пасешь? — бросил ему Федор.
— Приходится, — важно ответил конопатый и ломающимся баском прикрикнул: — Шнель! Шнель! Хватит прохлаждаться.
Пленные покорно побрели по дороге, сгорбленные спины, болтающиеся руки, потухшие глаза, — все как один высокие, заматеревшие, за ними — вразвалочку, сплевывая через губу, парнишка, едва ль не подросток.
Пока Федор лежал в госпитале, отъедался, отсыпался, бегал в самоволку на костылях, шло время. Такие конопатые, моложе его, призваны в армию и уже обстрелялись, медалей понахватали

Но война хоть и кажется бесконечной, однако тоже заканчивается. Даже такая жуткая, как Великая Отечественная. И молодые ветераны устремляются, кто куда, по всем уголкам Советского Союза. Возвращается в Москву и Федор Материн. Он снова хочет попытать счастья на поприще живописи, потому опять оказывается в стенах Художественного института, куда с большим трудом поступает.

Его навыки серьезно уступают другим абитуриентам. Ведь единственным наставником Феди был сельский учитель-дилетант, никакой реальной профессиональной практики в глухой провинции получить невозможно. К тому же фронт отнял несколько лет практики. Но дело не только в уровне подготовки. Федору придется столкнуться понять и многое про свою душу, свои принципы. В студенческом общежитии института судьба сталкивает его с очень разными людьми: потомственным живописцем и убежденным коммунистом Славой Чернышевым, выступающим за социальное искусство; славянофилом Левой Шлихманом по прозвищу Православный, мечтающим писать исконно русские пейзажи с церквями; работящим конформистом из армейского клуба Иваном Мышом, в первую очередь желающим выстроить успешную карьеру. В общении с этими людьми трансформируется и личность самого Материна.

— Стоп! — оборвал Чернышев. — От плаката тоже — ни пива, ни раков, а я стою за плакат, не за пивнушку.

— Не-ет, от плаката выгода! — закричал Православный. — Да, да, самая прямая, самая утилитарная. Твой парень своим молотком, как гвозди, забивает в головы простаков идейки!..

— Вот тут-то ты и попался. Идейки?.. А твой храм Христа Спасителя создан для простого созерцания? Тоже для идей. Весь вопрос — чьи идеи лучше, значительнее. Ты за какие идеи, Христова душа? За старые, храмовые? Вряд ли, не поверю.

— К черту идеи храма! Он мне сам важен. Сам! Его форма!

— Переплет книги, а не сама книга?.. Вернись с небес, ангел милый, вспомни, о чем начался спор. За тему меня упрекал. Тема еще не форма…

<…>

— Тебе сегодня поставили бутылку, так сказать, задали…

— Тему, — подсказал Чернышев.

— Именно тему и… форму. Форму, друг настырный. Рисуй бутылку, а не корову на поле, не тигра в джунглях…

Православный выплясывал в тесном проходе между койками, натыкался на Федора, на тумбочку Ивана Мыша, вопил:

— Обожди, Левка! Не лезь, старик, со своими коровами!.. Этот демагог оторвался сейчас от главного, от своего убогого утилитаризма!..

Но Лева Слободко уже входил в раж, потрясал кулаком:

— Великий Ван Гог в своих письмах сказал…

— Может, ты обопрешься на авторитет, который и я в достаточной степени уважаю?..

— Ты не уважаешь Ван Гога?

Шум, гам, потные лица, толкотня, с разных сторон, как снаряды, слова: утилитаризм, реализм, модернизм, форма, экспрессия, Ван Гог! Разгорался великий студенческий спор — один из тех, о существовании которых и не подозревал Федор

Владимир Тендряков выпускает на арену практически все типы советского молодого человека 50-х годов с самым широким диапазоном идей. Но, к сожалению, не только творческие дискуссии ждут этих ребят. Им предстоит также делать выбор перед лицом серьезных моральных дилемм, столь характерных для общественной жизни. И здесь во весь рост встает не только вопрос ответственности художника, но и ответственности человека.

Забытый, но по-прежнему нужный

Автор этой статьи, как человек закончивший творческий вуз, может подтвердить, что общение студентов таких заведений и вообще молодых людей, решающих связать свою жизнь с творчеством, у Тендрякова схвачено очень точно. Узнаются интонации, узнается атмосфера, узнаются целые ситуации. Может показаться, что проблемы, которые разрешают Федор Материн и другие герои, уже канули в прошлое — нет больше той страны и нет больше того общества. Но это ощущение иллюзорно. Хоть времена и изменились, но моральные вызовы стали лишь еще более сложными. И сегодня нам совесть нужна ничуть не меньше, а даже больше, чем персонажам из романа «Свидание с Нефертити».

Потому Владимир Тендряков на самом деле очень близок нам. Мы могли бы использовать его поиски для продолжения поисков собственных. В конце концов, ведущие авторы Оттепели боролись именно за светлое будущее своих потомков.