Михаил Шатров. О Ленине всерьез

Сегодня в культурном пространстве разные виды критики в адрес советской истории вообще и Владимира Ильича Ленина в частности – общее место. С самых высоких трибун нам транслируют формулу, будто «Ленин заложил бомбу под Советский Союз» (трудно найти более парадоксальный тезис), а художественные произведения рисуют этого человека либо как истеричного злобного карлика (сериал «Троцкий»), либо как безжалостного немецкого наймита (сериал «Демон революции»), либо как заблуждающегося больного старика («Телец»).

В значительной степени такой, мягко говоря, далекий от объективности образ сформировался в реакции на соцреалистическую традицию советских времен, когда повсюду висели портреты Ленина, каждая книжка пестрела его цитатами, и существовал культурный феномен «ленинианы», представлявший председателя Совета Народных Комиссаров в театре, кино и литературе добрейшим и милейшим дедушкой. Стоит ли уточнять, что столь приторный облик вождя мирового пролетариата тоже едва ли отражал реально существовавшего человека?

Между Сциллой советской и Харибдой антисоветской пропаганды удалось пройти, пожалуй, лишь одному автору. Его звали Михаил Шатров, и он практически всю карьеру посвятил разработке темы Владимира Ленина и большевиков в художественном творчестве – в ряде пьес и киносценариев. И одновременно с этим создавал убедительные и строгие политические произведения.

Михаил Шатров, родственник Рыкова и Маршака

Будущий драматург родился 3-го апреля 1932-го года в семье московского инженера Филиппа Маршака (это была родная фамилия Михаила). Среди родни у него числился Самуил Яковлевич Маршак, известнейший детский писатель и выдающий переводчик, а также целый Алексей Иванович Рыков, российский революционер-большевик, несколько лет занимавший пост председателя Совета Народных Комиссаров после смерти Ленина. Пожалуй, есть даже что-то символичное в том, что Михаил Шатров соединил в своем творчестве художественное и политическое начала.

Родители Михаила были репрессированы: отец расстрелян в 1938-м, мать арестовали в 1949-м, но она попала под амнистию в 1954-м. Как мы знаем, Рыков тоже был расстрелян. Так что Шатров хорошо знал, что такое маховик репрессий. Тем не менее, удар террора по близким людям не сделал его антисоветчиком. Он стал убежденным антисталинистом, но ответы на свои вопросы принялся искать не среди концепций противоположного лагеря, а среди марксистских идей и принципов большевизма революционной эпохи. Без фигуры Владимира Ильича Ленина тут, конечно, обойтись было нельзя.

Однако путь к творчеству тернист. После окончания школы была учеба в Горном институте. Потом, в начале 1950-х годов, практика на Алтае, где Михаил Шатров работал бурильщиком. Там наш герой и начал писать. В 1954-м году появляется первая пьеса — «Чистые руки». А уже в 1958-м году Шатрова принимают в члены Союза писателей.

Первая пьеса о Ленине и большевиках появилась в 1957-м году и называлась «Именем революции». С этого момента и до конца творческой карьеры Михаил Шатров больше всего работал именно над подобным материалом.

На протяжении многих лет его связывала близкая дружба и продуктивное сотрудничество с актером и режиссером Олегом Ефремовым, художественным руководителем театра «Современник», а затем и МХАТа. Впрочем, во многих других театрах пьесы Шатрова тоже ставились.

При этом далеко не всегда работы Шатрова на революционную тематику без проблем проходили все круги советской цензуры. Это может показаться удивительным – казалось бы, какие проблемы могут быть у драматургии про Ленина в стране, где профиль Ильича нанесён на каждую многоэтажку? Однако если копнуть чуть глубже, то удивительного не так много.

В хрущевскую и брежневскую эпоху имя Ленина и память о ранних большевиках уже успели превратиться в форму без содержания, скорее инерционную дань конъюнктуре, чем реальную апелляцию к делам и идеям давно ушедших дней. И вдруг приходит Шатров, выводящий Ленина и ведущие фигуры РКП (б) в виде настоящих политиков, решающих конкретные исторические задачи, не имеющих однозначных ответов, сталкивающихся с реальными трудностями, борющихся с опасностями не только угрожающими извне, но и с теми, что зреют внутри партии.

Шатров комментировал свои войны с позднесоветскими бюрократами так:

«… я всю жизнь боролся за то, чтобы Ленин из героя рождественской сказки, которым его сделали враги во главе со Сталиным, снова превратился в настоящего живого человека и политика.

<…>

Любое произведение о Ленине должно было быть завизировано в Институте марксизма-ленинизма. А там сидели люди, которые не знали ничего, кроме «Краткого курса». С ними я находился в состоянии войны. А что такое война — это и разведка, и контрнаступление, и отступление, и тактические маневры».

Впрочем, как ни прискорбно, после 1991-го года вся борьба Шатрова, можно сказать, пошла прахом. Сгинул в бездне времени Советский Союз и туда же потащил Ленина с его командой революционеров. По крайней мере, на очень длительный период. И Шатров доживал свою жизнь председателем совета директоров ЗАО «Москва — Красные холмы», которым его поставил работать старый друг по Горному институту Владимир Ресин, в то время вице-мэр города Москвы. Сам Шатров утверждал, что в этой должности скорее отбывал номер, чем занимался реальной деятельностью, однако «буржуазность» такого финала все же бросается в глаза.

Однако вернемся к наиболее продуктивному периоду биографии Шатрова – к работам про Ленина. И рассмотрим некоторые весьма любопытные из них.

«Шестое июля» и «Большевики»

Пьесы «Шестое июля» и «Большевики» (альтернативное название – «Тридцатое августа») вышли друг за другом, в 1964-м и 1968-м году соответственно, и представляли собой вторую и третью пьесы о Ленине в библиографии Михаила Шатрова. Логически «Большевики» тоже вполне закономерно продолжали «Шестое июля». Для многих современных читателей даты, помещенные в названия произведений, едва ли скажут нечто определенное. Однако в истории Российской революции и Гражданской войны это не просто цифры.

Что же это за «Шестое июля»? Дело в том, что на период с 4-го до 10-го июля 1918-го года было назначено проведение V съезда Советов, на котором одним из важнейших пунктов должно было стать обсуждение Брестского мирного договора, незадолго до этого заключенного большевиками с немцами. Партия левых эсеров (а в то время еще существовала система, учитывавшая несколько левых партий, в том числе левых эсеров) под предводительством Марии Спиридоновой решительно выступала против Брестского мира, как против позорного явления, и призывала к его разрыву, чтобы после этого развязать революционную войну с империалистическим миром. Большевики под началом Владимира Ленина хоть и соглашались с тем, что Брестский мир – явление позорное и унизительное, отстаивали позицию, что он жизненно необходим, чтобы обеспечить физическое выживание революции, ибо воевать с Германией нет никакой экономической, социальной и промышленной возможности: кругом голод, нищета, усталость. Конфликт приводит к тому, что левые эсеры 6-го июля 1918-го года организуют террористический акт с убийством немецкого посла Мирбаха, арестовывают Феликса Дзержинского и поднимают мятеж, направленный на свержение большевистского правительства.

Шатров подходит к истории этого кризиса очень серьезно. Он избегает пропагандистских штампов и разделения мира на черное и белое. Левые эсеры показаны искренними революционерами, борющимися за свой образ будущего, но избравшими другую тактику – и в этом их трагедия. Особенно интересна здесь Мария Спиридонова, выведенная в виде пламенной и волевой женщины, готовой идти до конца в борьбе за собственные идеалы.

Вот фрагмент из ее выступления на V съезде советов по версии Шатрова:

«СПИРИДОНОВА: Товарищи! От имени партии левого революционного социализма я хочу заявить о главном пункте разногласий между нашей партией и большевиками. Большевики придерживаются точки зрения мира, они поддались на ленинскую удочку передышки, они пляшут под дудку палача Мирбаха и хотят нам дать бой по этому вопросу. Прекрасно! <…> Товарищи, я не узнаю Ленина, Ленина Октября, боевого, революционного вождя народных масс, у которого был один идеал, одна цель – революция, и который сейчас подсчитывает и высчитывает, который хочет полюбовно договориться с германским империализмом и при этом надеется и невинность соблюсти и капитал приобрести… Я говорю об этом с величайшим горем и скорбью, я, тесно связанная до сих пор с большевиками, боровшаяся с ними вместе на одних баррикадах и думавшая вместе с ними закончить славный путь борьбы…»

Разумеется, автор опирался на реальный текст выступления Марии Спиридоновой, но соответствующим образом заострил его. Однако с фактический точки зрения здесь присутствует изрядная доля вымысла, ибо если открыть протокол реального первого дня съезда, то выяснится, что Спиридонова спорила не с Лениным, а с Львом Троцким, народным комиссаром по военным и морским делам (в будущем – главным противником Сталина во внутрипартийной борьбе). И именно он ей отвечал. Есть что-то забавное в том, что в советской пьесе 60-х можно было вывести психологически объемную Марию Спиридонову (явного противника большевиков), но нельзя представить Троцкого в виде полноценного персонажа, тем более однозначно включенного в большевистскую политическую линию. Так что и здесь без конъюнктуры не обошлось. Впрочем, мы отступаем от темы.

Ленину же в пьесе не свойственна такая горячность. Он не менее искренен в своих революционных принципах, но сохраняет холодную голову, склонность к комплексной аналитике исторических и политических процессов. И председатель Совнаркома готов на жесткие решения, чтобы сохранить жизнь молодой Советской Республике.

Обратимся к цитате этого персонажа из его ответного доклада, обращенного к Спиридоновой и левым эсерам:

«ЛЕНИН (сдержанно): Товарищи, позвольте мне, несмотря на то, что речь предыдущего оратора местами была чрезвычайно возбужденной, предложить вам свой доклад от имени Совета Народных Комиссаров в общем порядке, <…> Мне понятны те волнения и те чувства, с которыми выступала здесь Мария Александровна Спиридонова, человек, в искренности которого и в преданности своей идее ни я, никто другой усомниться не может… Но в политике надо иметь не только горячее сердце, но и трезвую голову, иначе всегда есть опасность остаться в дураках. <…> Многолетняя война изранила все тело России. Помещики, цари и капиталисты оставили нам в наследство величайшую разруху. Народ наш сегодня похож на избитого до полусмерти человека. Наша молодая республика, еще не став на ноги, вынуждена вести ожесточенную неравную борьбу, окруженная огненным кольцом контрреволюции, мятежей, блокады… Восстание белых чехословаков, англо-французы с севера, генерал Краснов на Дону… В стране не хватает хлеба, практически его просто нет. Прибавьте к этому эпидемию тифа, холеры, цингу и, наконец, восемь немецких дивизий, стоящих за нашей спиной на линии Орша-Могилев и готовых в любую минуту обрушиться на нас всей своей мощью. И в этих условиях товарищ Спиридонова предлагает нам начать войну с Германией, пойти на разрыв – да! несправедливого! – да! позорного – да! похабного, но жизненно необходимого нам мира…»

Михаил Шатров умело избегает образа богоподобного и никогда не ошибающегося Ленина, которого можно увидеть во многих произведениях «ленинианы». Владимир Ильич из «Шестого июля» – это человек, который может растеряться, который иногда мучительно трудно находит выходы из положения, который, наконец, сомневается. Но если в этом произведении автор больше сосредотачивается именно на Ленине, то в следующем тексте смещает фокус на его соратников.

В «Большевиках» Шатров предпринимает очень интересный шаг с точки зрения эстетики. Он пишет пьесу про Ленина без Ленина. События произведения развиваются 30-го августа того же 1918-го года в Кремле, где должно состояться заседание Совнаркома. У народных комиссаров (современным языком – министров) весьма мрачное расположение духа: утром в Петрограде террористом из партии народных социалистов застрелен председатель питерского ВЧК Моисей Урицкий. Собравшиеся ждут появления Владимира Ильича, чтобы начать заседание – он задерживается на митинге, где должен выступать перед рабочими на заводе Михельсона. Но скоро приходит страшное известие – в Ленина тоже стреляли, когда он уходил с мероприятия. Тоже террористка, но на этот раз эсерка, Фанни Каплан. Неизвестно, в каком состоянии находится председатель СНК, жив он или мертв, если жив – выживет ли.

Шокированные наркомы должны выработать план ближайших действий, а также понять, что делать, если безоговорочный лидер большевиков все-таки не сумеет оправиться от полученной пули. Здесь Шатров представляет целый калейдоскоп из реальных большевистских характеров (не зря пьеса так и называется – «Большевики»): Свердлов, Луначарский, Коллонтай, Чичерин, Крестинский, Цурюпа, Енукидзе и другие. И их общение похоже на постоянную, серьезную дискуссию.

Сначала, до известия о ранении Ленина, спорят о вопросах организационного характера:

«ЕНУКИДЗЕ: Ну хорошо, а кого назначать на эту конторщину? Коммуниста? Пролетария? Где их взять? Кто мне их даст, если найду? Оголять фронт? Неграмотных не назначишь. Лезет мелкобуржуазная шваль.

КРЕСТИНСКИЙ: Но ты чувствуешь эту опасность? В наших же комиссариатах сидит еще старая чиновничья сволочь, поплевывает в потолок, потом перезванивается, выясняет, где местечко потеплее, своего дружка рекомендует… и плетется сеть, плетется…»

Но позже уже идет обсуждение декрета о знаменитом красном терроре, как ответной меры на белогвардейский и эсеровский террор. И тут дискуссии становятся уже более глубокими:

«КУРСКИЙ: Георгий Васильевич, вы вспомнили коммунаров, погибших из-за своей доверчивости и промедления. Но вспомните якобинцев, которые знали, что такое беспощадное подавление контрреволюции. Нам есть чему у них поучиться. Поймите, товарищи, промедление для нас сейчас смерти подобно.

СТЕКЛОВ: Нигде так не полезно промедление, как в гневе. Мы принимаем решение архиважное, как сказал бы Владимир Ильич…

ПЕТРОВСКИЙ: Архинужное…

СТЕКЛОВ: Не спорю. Тем более необходимо обговорить плюсы и минусы. Опыт якобинской диктатуры…

<…>

СВЕРДЛОВ (работая над документом): Георгий Васильевич, какова будет реакция пролетарского Запада на красный террор?

ЧИЧЕРИН: Поймут или не поймут? Это вопрос точной информации.

СТЕКЛОВ: Социал-демократия в лице Каутского…

СВЕРДЛОВ: В лице Каутского – ясно. А вот в лице Розы Люксембург?

ЧИЧЕРИН: Сложнее. Но опять-таки вопрос информации.

СВЕРДЛОВ: Кого теряем внутри страны?

ЛУНАЧАРСКИЙ: Интеллигенцию.

ЗАГОРСКИЙ: Та интеллигенция, которая идет за нами, поймет, если мы не будем допускать крайностей и издержек.

СТУЧКА: Боюсь, что все-таки не поймет…

СВЕРДЛОВ: А что нам скажет «Новая жизнь»?

СТЕКЛОВ: Суханов и Горький? Что террор не ослабит, а только усилит гражданскую войну.

ЕНУКИДЗЕ: Почему?

ЛУНАЧАРСКИЙ: Кровь порождает кровь, начинается цепная реакция».

При этом хоть Ленин никогда и не появляется в «Большевиках» как персонаж, он постоянно незримо присутствует. Это добавляет к политическому содержанию пьесы еще и интересное художественное решение. Опять же, Михаил Шатров успешно преодолевает примитивные стереотипы и пошлые противопоставления.

К сожалению, на театральных подмостках сегодня драматургию Шатрова не увидеть. Но к нашим услугам, по крайней мере, два качественных фильма по его произведениям.

Экранизация «Шестого июля» и «Штрихи к портрету В.И. Ленина»

Кинематографическую адаптацию пьесы «Шестого июля» создали еще в 1968-м году, к 100-летию Владимира Ильича Ленина. Режиссер Юлий Карасик, до этого поставивший «Дикую собаку динго», практически дословно следует тексту Михаила Шатрова, и в этом отношении сюжет полностью повторяет пьесу с соответствующими акцентами.

Но интересен тот факт, что режиссер избирает строгую протокольную манеру съемки, которая местами роднит фильм с ожившей звуковой кинохроникой и дает возможность почувствовать всю серьезность исторического момента. Cцена Большого театра, где располагался президиум V съезда советов, намеренно уведена в тень, и ораторы выступают будто бы на совершенно черном фоне – такой минимализм позволяет сосредоточиться на том, что именно говорят Ленин, Спиридонова, Свердлов, Камков и т.д.

Артист Юрий Каюров, исполнявший Владимира Ильича в очень многих фильмах, в этой ленте достиг наилучшего результата с этим персонажем – в нем чувствуются разум и твердость. Экранная Мария Спиридонова, сыгранная Аллой Демидовой, тоже очень убедительна, и сочетает стальную решительность с женской красотой. Среди прочих фигур интересными оказались председатель ВЧК Феликс Дзержинский (Василий Лановой), член Высшего военного совета Николай Подвойский (Владимир Самойлов) и левый эсер Прош Прошьян (Армен Джигарханян).

Помимо «Шестого июля», безусловно, стоит обратить внимание на цикл из четырех телевизионных фильмов «Штрихи к портрету В.И. Ленина» (1967-1970) режиссера Леонида Пчёлкина, где каждая серия отражала тот или иной важный момент в работе и деятельности вождя мирового пролетариата. Проект, между прочим, после единственного показа (и то, только первой серии) по советскому телевидению, лег на полку аж до 87-го года, и это только подтверждает, что серьезный образ Ильича был не нужен советской бюрократии. Ленина в цикле с большой страстью сыграл Михаил Ульянов.

Выводы

Алексей Филиппов в статье для ТАСС от апреля 2022-го года говорит, будто и Михаил Шатров уже «не востребован и не интересен», и заявляет, будто «у Ленина не стоит искать ответов на вопросы, которые важны сегодня». Заявление это довольно самонадеянное и высокомерное.

Если сегодня поставить на сцене какую-нибудь из пьес Шатрова («Так победим!», «Брестский мир» или «Большевиков»), то выяснится, что многие вопросы, поднимавшиеся там, актуальны и сегодня. А если еще и тексты самого Ленина при этом почитать, то вообще можно открыть для себя очень и очень много интересного.

Так что, может быть, большевики еще вернутся на театральные подмостки или киноэкран, освободившись от привитого им образа карикатурных кукол. И, чем черт не шутит, возможно, скажут нам что-то действительно важное.