От империи к империализму. Борис Кагарлицкий

Довольно давно мне не приходилось писать полноценные статьи на Hobbibook. За это время много чего произошло и в судьбе вашего покорного слуги, и в жизни всего человечества: пандемия COVID-19, финансовый кризис, нарастание политических протестов в различных формах на противоположных концах планеты.

Поэтому будет кстати поговорить о литературе, касающейся политических и экономических процессов, тем более, что абсолютно очевидно — они актуальны и для нас сегодняшних. Одного из лучших современных авторов, пишущих на эту тему на русском языке, зовут Борис Кагарлицкий. В своих работах он касается вопросов развития политических систем, их связи с социальными тенденциями, а также выражает анализирует глобальные события с левых позиций. Итак, сегодня речь пойдет о книге «От империи к империализму», автор Борис Кагарлицкий.

Борис Кагарлицкий, кандидат политических наук — сын известного советского театроведа и литературоведа Юлия Кагарлицкого, специализировавшегося на творчестве Герберта Уэллса и Генри Филдинга, а также научной фантастике в целом (мы приводили цитату из его книги «Что такое фантастика?» в статье о произведениях Джорджа Оруэлла).

Еще с юности Борис Юльевич пришел к левым идеям и изучал творчество зарубежных марксистов (от Герберта Маркузе до Антонио Грамши), в результате чего стал диссидентом, критиковавшим Советский Союз «слева». Как диссидент проходил по так называемому делу «молодых социалистов» в начале 80-х годов (эпоха «позднего» Леонида Брежнева) — кружок, в котором он состоял, обвинили в антисоветской пропаганде, а руководителей, включая самого Кагарлицкого, арестовали, но, с приходом к власти Юрия Андропова, помиловали.

Начиная с Перестройки Кагарлицкий принимает довольно активное участие в советской, а затем российской политике, и с того же периода начинает активную теоретическую деятельность.

Можно сказать, что книга «От империи к империализму» представляет собой работу по экономической и политической истории человечества. Она охватывает процессы, происходившие в мире с возникновения первых оформленных государств и до начала XXI века, когда грянул мировой финансовый кризис 2007—2008-го года.

Вопреки распространенному стереотипу, история у Бориса Кагарлицкого — это не хаотический туман из легендарных деятелей, дат и масштабных событий (что зачастую и отталкивает несчастных школьников от изучения исторической науки), а единый процесс, сотканный из взаимосвязи множества различных элементов, меняющих и дополняющих друг друга.

Но самое главное, что становится концептуальной основной текста «От империи к империализму» — это вопрос о значимости развития мирового и внутреннего рынка для прогресса цивилизации.

Автор последовательно доказывает, как из одной эпохи в другую, экономические связи влияли на взаимоотношения слоев общества и государств между собой, и это, в свою очередь, приводило к социальным и политическим трансформациям.

Причем, это актуально как для Древнего Рима, так и для периода зарождения капиталистического общества.

Приведем цитату, относящуюся к эпохе крушения Римской Империи:

«Экономический и культурный упадок Запада, наступивший после падения Римской империи был вызван отнюдь не военными разрушениями и не дикостью варваров, завладевших бывшими римскими провинциями. Напротив, варварские вожди и их окружение были хорошо знакомы с латинской цивилизацией, стремились использовать ее институты и обычаи, а некоторые, подобно Теодориху Великому, даже прилагали целенаправленные усилия, чтобы восстановить ее в былом блеске. Главной причиной упадка был распад хозяйственных связей между провинциями бывшей империи, последовавший за разрушением ее политического единства. По словам английского историка Криса Уикхема (Chris Wickham), произошедшее в Западной Римской империи во многом схоже «с падением Советского Союза». После распада единого государства на составные части «каждая часть сохранила элементы римских социальных, экономических и политических структур, но развивала их по-своему»[58]. Германские короли, овладевшие римскими территориями, имитировали стиль управления, присущий поздним римским императорам, а зачастую опирались на остатки старой бюрократии. В свою очередь, латинские авторы старались «описывать германских королей очень в римском духе»[59]. Однако государства, уменьшившиеся в размерах, не могли поддерживать экономическую жизнь на прежнем уровне. «В экономике, ставшей локальной, разрушалось все, в чем ее местная инфраструктура зависела от внешних связей, так, например, прекратились поставки зерна из Африки в Рим, ушли в прошлое огромные состояния римских сенаторов»[60]. После того как исчезла имперская централизация и сократились доходы правительства, не было ресурсов на поддержание развитой античной инфраструктуры. Дороги приходили в упадок, связи между соседними провинциями ослабевали. По мере того как приходила в упадок торговля, хирели и города, несмотря на то что на первых порах они сохраняли свои административные функции. Общество становилось все более аграрным и постепенно переходило к натуральному хозяйству».

А это уже об экономических и социальных последствиях Американской войны за независимость:

«В Америке окончание войны знаменовалось кризисом, приведшим к расколу социального блока, одержавшего победу в борьбе за независимость. Торговая буржуазия стремилась как можно скорее восстановить отношения с Британией, но несмотря на многочисленные уступки Лондона, не могла рассчитывать в полном объеме на прежние привилегии. Английская буржуазия, лишившись колоний, одновременно сняла с себя и расходы по их поддержке, сохранив для американцев торговые привилегии ровно в той мере, в какой это способствовало сохранению позиций самих англичан на американском рынке. Британские партнеры требовали оплаты всех товаров серебром по международным ценам, а Королевский флот отказывался прикрывать иностранные, с некоторых пор, купеческие суда в нейтральных водах. Доступ к кредиту резко сократился, а кредит стал дороже.
В свою очередь крупный бизнес в Америке старался компенсировать потери, переложив их бремя на фермеров и прочую мелкую буржуазию — на тот самый «народ», благодаря поддержке которого война была выиграна. Иными словами, материальное положение масс с окончанием военного конфликта не только не улучшилось, а напротив, ухудшилось. Фермеры разорялись под тяжестью долгов и налогов. Рабочие, ремесленники и крестьяне Новой Англии неожиданно для себя обнаружили, что новый демократический порядок, установленный «своей» буржуазией, может оказаться хуже иностранного гнета. В 1786–1787 годах произошло восстание в Массачусетсе, во главе которого встал ветеран войны за независимость Даниел Шейс (Daniel Shays)[980]. Отцы-основатели ответили на выступление низов настоящим всплеском классовой ненависти. Сэмюэл Адамс (Samuel Adams), отличившийся в послевоенные годы последовательной и решительной защитой интересов рабовладельческого Юга, обвинил восставших в связях с иностранцами и увидел за их спиной «британских эмиссаров». Он требовал в связи с восстанием Шейса отмены неприкосновенности личности (habeas corpus), настаивая, что только сопротивление монархии является благородным делом, а вооруженное выступление против республики должно караться смертью[981]. Джеймс Мэдисон (James Madison) высказывался в том же духе: «Злоупотребление свободой не менее опасно, чем злоупотребление властью»[982].
Ответом элиты на восстание Шейса были не только репрессии, но и изменение государственного устройства Америки. Статьи Конфедерации были заменены новой Конституцией Соединенных Штатов, усиливавшей центральное правительство. Политический контроль вернулся в руки привилегированных социальных слоев, которые чуть было не утратили его в ходе войны с Англией. Тем самым американская буржуазия успешно совершила свой собственный термидорианский переворот еще до того, как началась французская революция, которой мы обязаны этим термином и другими соответствующими понятиями».

Важным для Кагарлицкого явлением становится противостояние промышленного и торгового капитала (в этом он наследует методу малоизвестного ныне советского историка Михаила Покровского), и, соответственно, баланс между государственным вмешательством (неразрывно связанным с развитием промышленного капитала) и либеральной концепцией свободного рынка (наиболее приемлемой именно для торгового капитала).

Исследователь, прибегая к обширной доказательной базе, документальному и фактическому материалу (текст пестрит сносками на соответствующие источники), объясняет, что капитализм в его современном виде никогда не смог бы получить того развития, которое он имеет, если бы всегда существовал в состоянии так называемого свободного рынка. Ибо экспансия капитала зачастую достигалась именно при помощи государственных ресурсов (так, например, красные мундиры буквально завоевывали для британской буржуазии новые рынки в Индии или Новом Свете).

Немало «От империи к империализму» говорит и о революционных движениях. Причем, массу интересного мы узнаем не только об известных нам уже Английской, Французской и Российской революциях, но и о всяческих восстаниях более раннего периода.

Так, значительное внимание уделено средневековым протестам вроде восстания Уота Тайлера в Англии XIV века или религиозного течения гуситов в Чехии XV века.

«У радикального крыла гуситов были даже собственные представления о Перманентной революции: «Исходным пунктом таборитов являлось их учение о начавшемся мировом перевороте, который должен закончиться победой добрых людей над злыми. Переворот табориты представляли себе как акт насильственного устранения „грешников и противников закона Божьего“, под которыми они мыслили феодалов, высший церковный клир и чиновников феодального государства»[216]. Это угодное Богу дело должно быть совершено под руководством религиозно-политического «авангарда» — «верными», ревнителями «Божьего дела», готовыми «лично проливать кровь противников закона Христа»[217]. Легко заметить, что сама идея религиозно-военной организации, являющейся по совместительству политическим союзом и боевым братством, возникла под влиянием опыта рыцарских орденов, только приспособленного, переосмысленного и демократизированного для решения религиозных задач. В этом смысле Сталин был по-своему верен исторической традиции, сравнивая большевистскую партию с орденом «меченосцев». Только логичнее было бы возводить преемственность не консервативно-феодальной рыцарской структуре, а к гуситскому движению».

В этом смысле «От империи к империализму» будет в равной степени интересна как людям, желающим заполнить пробелы по мировой истории, так и любопытствующим до успехов и поражений революционных сил по всей планете.

Но важнее всего подчеркнуть две особенности, которыми обладает Борис Кагарлицкий, как автор и исследователь: это взвешенность и увлекательность.

Взвешенность проявляется в том, что Борис Юльевич не впадает в крайние и эмоциональные суждения, стремясь сохранить определенную дистанцию ученого — он безусловно симпатизирует левым идеям, но идеологические предпочтения не застилают ему глаза, что предохраняет от политического фанатизма, свойственного некоторым публицистам. Он не ищет легких объяснений вроде «врожденного менталитета», «немецких шпионов», противостояния христианской и мусульманской культуры, недостаточного торжества свободного рынка и т. д. Борис Кагарлицкий пытается осмыслить движение истории как сложный, комплексный процесс, в котором простой ответ скорее всего будет поверхностным и ложным.

А увлекательным повествование делает легкий язык автора, сохраняющего серьезность и высокий культурный уровень, но не отказывающего себе в иронии и ярких сравнениях. Плотность дат и бессмысленного нагромождения имен в «От империи к империализму» сведены к минимуму, чтобы дать читателю возможность уловить основные движущие силы той или иной эпохи.

Книга Бориса Кагарлицкого — одна из качественных современных работ, написанных на стыке истории, социологии и политологии. Она будет полезна и понятна обычному читателю, не обладающему энциклопедическими знаниями. «От империи к империализму» можно смело использовать, как отличный повод для изучения истории. Уверен, книга не разочарует вас.